Он принадлежал к тем идеалистам чистой воды, которых наше время уже почти не знает. Собственно, нам уже непонятны своеобразные и часто анекдотические рассказы о таких дворянах-шестидесятниках, как Салтыков-Щедрин или мой дед, об их отношении к императору Александру II, о собраниях Литературного фонда, о борелевских обедах, о хорошем французском и русском языке, об учащейся молодежи конца семидесятых годов. Вся эта эпоха русской истории отошла безвозвратно, пафос ее утрачен, и самый ритм показался бы нам чрезвычайно неторопливым.
В своем сельце Шахматове (Клинского уезда, Московской губернии) дед мой выходил к мужикам на крыльцо, потряхивая носовым платком; совершенно по той же причине, по которой И. С. Тургенев, разговаривая со своими крепостными, смущенно отколупывал кусочки краски с подъезда, обещая отдать все, что ни спросят, лишь бы отвязались.
Встречая знакомого мужика, дед мой брал его за плечо и начинал свою речь словами: "Eh bien, mon petit..." ["Ну, что, милый..." (франц.).].
Иногда на том разговор и кончался. Любимыми собеседниками были памятные мне отъявленные мошенники и плуты: старый Jacob Fidele [Яков Верный (франц.).], который разграбил у нас половину хозяйственной утвари, и разбойник Федор Куранов (по прозвищу Куран ), у которого было, говорят, на душе убийство; лицо у него было всегда сине-багровое – от водки, а иногда – в крови; он погиб в "кулачном бою". Оба были действительно люди умные и очень симпатичные; я, как и дед мой, любил их, и они оба до самой смерти своей чувствовали ко мне симпатию.
Однажды дед мой, видя, что мужик несет из лесу на плече березку, сказал ему: "Ты устал, дай я тебе помогу". При этом ему и в голову не пришло то очевидное обстоятельство что березка срублена в нашем лесу. Мои собственные воспоминания о деде – очень хорошие; мы часами бродили с ним по лугам, болотам и дебрям; иногда делали десятки верст, заблудившись в лесу; выкапывали с корнями травы и злаки для ботанической коллекции; при этом он называл растения и, определяя их, учил меня начаткам ботаники, так что я помню и теперь много ботанических названий. Помню, как мы радовались, когда нашли особенный цветок ранней грушовки, вида, не известного московской флоре, и мельчайший низкорослый папоротник; этот папоротник я до сих пор каждый год ищу на той самой горе, но так и не нахожу, - очевидно, он засеялся случайно и потом выродился.
Все это относится к глухим временам, которые наступили после событий 1 марта 1881 года. Дед мой продолжал читать курс ботаники в Петербургском университете до самой болезни своей; летом 1897 года его разбил паралич, он прожил еще пять лет без языка, его возили в кресле. Он скончался 1 июля 1902 года в Шахматове. Хоронить его привезли в Петербург; среди встречавших тело на станции был Дмитрий Иванович Менделеев.
Дмитрий Иванович играл очень большую роль в бекетовской семье. И дед и бабушка моя были с ним дружны. Менделеев и дед мой, вскоре после освобождения крестьян, ездили вместе в Московскую губернию и купили в Клинском уезде два имения – по соседству: менделеевское Боблово лежит в семи верстах от Шахматова, я был там в детстве, а в юности стал бывать там часто. Старшая дочь Дмитрия Ивановича Менделеева от второго брака – Любовь Дмитриевна – стала моей невестой. В 1903 году мы обвенчались с ней в церкви села Тараканова, которое находится между Шахматовым и Бобловым.
Жена деда, моя бабушка, Елизавета Григорьевна, – дочь известного путешественника и исследователя Средней Азии, Григория Силыча Корелина. Она всю жизнь – работала над компиляциями и переводами научных и художественных произведений; список ее трудов громаден; последние годы она делала до 200 печатных листов в год; она была очень начитана и владела несколькими языками; ее мировоззрение было удивительно живое и своеобразное, стиль – образный, язык – точный и смелый, обличавший казачью породу. Некоторые из ее многочисленных переводов остаются и до сих пор лучшими.
Переводные стихи ее печатались в "Современнике", под псевдонимом "Е. Б.", и в "Английских поэтах" Гербеля, без имени. Ею переведены многие сочинения Бокля, Брэма, Дарвина, Гексли, Мура (поэма "Лалла-Рук"), Бичер-Стоу, Гольдсмита, Стэнли, Теккерея, Диккенса, В. Скотта, Брэт Гарта, Жорж Занд, Бальзака, В. Гюго, Флобера, Мопассана, Руссо, Лесажа. Этот список авторов – далеко не полный. Оплата труда была всегда ничтожна. Теперь эти сотни тысяч томов разошлись в дешевых изданиях, а знакомый антикварными ценами знает, как дороги уже теперь хотя бы так называемые "144 тома" (изд. Г. Пантелеева), в которых помещены многие переводы Е. Г. Бекетовой и ее дочерей. Характерная страница в истории русского просвещения.
Отвлеченное и "утонченное" удавалось бабушке моей меньше, ее язык был слишком лапидарен , в нем было много бытового. Характер на редкость отчетливый соединялся в ней с мыслью ясной, как летние деревенские утра, в которые она до свету садилась работать. Долгие годы я помню смутно, как помнится все детское, ее голос, пяльцы, на которых с необыкновенной быстротой вырастают яркие шерстяные цветы, пестрые лоскутные одеяла, сшитые из никому не нужных и тщательно собираемых лоскутков, – и во всем этом – какое-то невозвратное здоровье и веселье, ушедшее с нею из нашей семьи. Она умела радоваться просто солнцу, просто хорошей погоде, даже в самые последние годы, когда ее мучили болезни и доктора, известные и неизвестные, проделывавшие над ней мучительные и бессмысленные эксперименты. Все это не убивало ее неукротимой жизненности.
Эта жизненность и живучесть проникала и в литературные вкусы; при всей тонкости художественного понимания она говорила, что "тайный советник Гёте написал вторую часть "Фауста", чтобы удивить глубокомысленных немцев". Также ненавидела она нравственные проповеди Толстого. Все это вязалось с пламенной романтикой, переходящей иногда в старинную сентиментальность. Она любила музыку и поэзию, писала мне полушутливые стихи, в которых звучали, однако, временами грустные ноты:
Так, бодрствуя в часы ночные
И внука юного любя,
Старуха-бабка не впервые
Слагала стансы для тебя.
Она мастерски читала вслух сцены Слепцова и Островского, пестрые рассказы Чехова. Одною из последних ее работ был перевод двух рассказов Чехова на французский язык (для"Revue des deux Mondes"). Чехов прислал ей милую благодарственную записку.
К сожалению, бабушка моя так и не написала своих воспоминаний. У меня хранится только короткий план ее записок; она знала лично многих наших писателей, встречалась с Гоголем, братьями Достоевскими, Ап. Григорьевым, Толстым, Полонским, Майковым. Я берегу тот экземпляр английского романа, который собственноручно дал ей для перевода Ф. М. Достоевский. Перевод этот печатался во "Времени".
Бабушка моя скончалась ровно через три месяца после деда – 1 октября 1902 года. От дедов унаследовали любовь к литературе и незапятнанное понятие о ее высоком значении их дочери – моя мать и ее две сестры. Все три переводили с иностранных языков. Известностью пользовалась старшая – Екатерина Андреевна (по мужу – Краснова). Ей принадлежат изданные уже после ее смерти (4 мая 1892 года) две самостоятельных книги "Рассказов" и "Стихотворений" (последняя книга удостоена почетного отзыва Академии наук). Оригинальная повесть ее "Не судьба" печаталась в "Вестнике Европы". Переводила она с французского (Монтескье, Бернарден де Сен-Пьер), испанского (Эспронседа, Бэкер, Перес Гальдос, статья о Пардо Басан), переделывала английские повести для детей (Стивенсон, Хаггарт; издано у Суворина в "Дешевой библиотеке").
Моя мать, Александра Андреевна (по второму мужу – Кублицкая-Пиоттух), переводила и переводит с французского – стихами и прозой (Бальзак, В. Гюго, Флобер, Зола, Мюссе, Эркман-Шатриан, Додэ, Боделэр, Верлэн, Ришпэн). В молодости писала стихи, но печатала – только детские.
Мария Андреевна Бекетова переводила и переводит с польского (Сенкевич и мн. др.), немецкого (Гофман), французского (Бальзак, Мюссе). Ей принадлежат популярные переделки (Жюль Верн, Сильвио Пеллико), биографии (Андерсен), монографии для народа (Голландия, История Англии и др.). "Кармозина" Мюссе была не так давно представлена в театре для рабочих в ее переводе.
В семье отца литература играла небольшую роль. Дед мой – лютеранин, потомок врача царя Алексея Михайловича, выходца из Мекленбурга (прародитель – лейб-хирург Иван Блок был при Павле I возведен в российское дворянство). Женат был мой дед на дочери новгородского губернатора – Ариадне Александровне Черкасовой.
Отец мой, Александр Львович Блок, был профессором Варшавского университета по кафедре государственного права; он скончался 1 декабря 1909 года. Специальная ученость далеко не исчерпывает его деятельности, равно как и его стремлений, может быть менее научных, чем художественных. Судьба его исполнена сложных противоречий, довольно необычна и мрачна. За всю жизнь свою он напечатал лишь две небольшие книги (не считая литографированных лекций) и последние двадцать лет трудился над сочинением, посвященным классификации наук. Выдающийся музыкант, знаток изящной литературы и тонкий стилист, – отец мой считал себя учеником Флобера. Последнее и было главной причиной того, что он написал так мало и не завершил главного труда жизни: свои непрестанно развивавшиеся идеи он не сумел вместить в те сжатые формы, которых искал; в этом искании сжатых форм было что-то судорожное и страшное, как во всем душевном и физическом облике его. Я встречался с ним мало, но помню его кровно.
Детство мое прошло в семье матери. Здесь именно любили и понимали слово; в семье господствовали, в общем, старинные понятия о литературных ценностях и идеалах. Говоря вульгарно, по-верлэновски, преобладание имела здесь еlоquence [красноречие (франц.).]; одной только матери моей свойственны были постоянный мятеж и беспокойство о новом, и мои стремления к musique [музыке – фр.] находили поддержку у нее. Впрочем, никто в семье меня никогда не преследовал, все только любили и баловали. Милой же старинной еlоquenсе обязан я до гроба тем, что литература началась для меня не с Верлэна и не с декадентства вообще. Первым вдохновителем моим был Жуковский. С раннего детства я помню постоянно набегавшие на меня лирические волны, еле связанные еще с чьим-либо именем. Запомнилось разве имя Полонского и первое впечатление от его строф:
Снится мне: я свеж и молод,
Я влюблен. Мечты кипят.
От зари роскошный холод
Проникает в сад.
Жизненных опытов" не было долго. Смутно помню я большие петербургские квартиры с массой людей, с няней, игрушками и елками – и благоуханную глушь нашей маленькой усадьбы. Лишь около 15 лет родились первые определенные мечтания о любви, и рядом – приступы отчаянья и иронии, которые нашли себе исход через много лет – в первом моем драматическом опыте "Балаганчик", лирические сцены). "Сочинять" я стал чуть ли не с пяти лет. Гораздо позже мы с двоюродными и троюродными братьями основали журнал "Вестник", в одном экземпляре; там я был редактором и деятельным сотрудником три года.
Серьезное писание началось, когда мне было около 18 лет. Года три-четыре я показывал свои писания только матери и тетке. Все это были – лирические стихи, и ко времени выхода первой моей книги "Стихов о Прекрасной Даме" их накопилось до 800, не считая отроческих. В книгу из них вошло лишь около 100. После я печатал и до сих пор печатаю кое-что из старого в журналах и газетах.
Семейные традиции и моя замкнутая жизнь способствовали тому, что ни строки так называемой "новой поэзии" я не знал до первых курсов университета. Здесь, в связи с острыми мистическими и романическими переживаниями, всем существом моим овладела поэзия Владимира Соловьева. До сих пор мистика, которой был насыщен воздух последних лет старого и первых лет нового века, была мне непонятна; меня тревожили знаки, которые я видел в природе, но все это я считал "субъективным" и бережно оберегал от всех. Внешним образом готовился я тогда в актеры, с упоением декламировал Майкова, Фета, Полонского, Апухтина, играл на любительских спектаклях, в доме моей будущей невесты, Гамлета, Чацкого, Скупого рыцаря и... водевили. Трезвые и здоровые люди, которые меня тогда окружали, кажется, уберегли меня тогда от заразы мистического шарлатанства, которое через несколько лет после того стало модным в некоторых литературных кругах. К счастию и к несчастью вместе, "мода" такая пришла, как всегда бывает, именно тогда, когда все внутренно определилось; когда стихии, бушевавшие под землей, хлынули наружу, нашлась толпа любителей легкой мистической наживы.
Впоследствии и я отдал дань этому новому кощунственному "веянью"; но все это уже выходит за пределы "автобиографии". Интересующихся могу отослать к стихам моим и к статье "О современном состоянии русского символизма" (журнал "Аполлон" 1910 года). Теперь же возвращусь назад.
От полного незнания и неумения сообщаться с миром со мною случился анекдот, о котором я вспоминаю с удовольствием и благодарностью: как-то в дождливый осенний день (если не ошибаюсь, 1900 года) отправился я со стихами к старинному знакомому нашей семьи, Виктору Петровичу Острогорскому, теперь покойному. Он редактировал тогда "Мир божий". Не говоря, кто меня к нему направил, я с волнением дал ему два маленьких стихотворения, внушенные Сирином, Алконостом и Гамаюном В. Васнецова. Пробежав стихи, он сказал: "Как вам не стыдно, молодой человек, заниматься этим, когда в университете бог знает что творится!" – и выпроводил меня со свирепым добродушием. Тогда это было обидно, а теперь вспоминать об этом приятнее, чем обо многих позднейших похвалах.
После этого случая я долго никуда не совался, пока в 1902 году меня не направили к В. Никольскому, редактировавшему тогда вместе с Репиным студенческий сборник. Уже через год после этого я стал печататься "серьезно". Первыми, кто обратил внимание на мои стихи со стороны, были Михаил Сергеевич и Ольга Михайловна Соловьевы (двоюродная сестра моей матери). Первые мои вещи появились в 1903 году в журнале "Новый путь" и, почти одновременно, в альманахе "Северные цветы".
Семнадцать лет моей жизни я прожил в казармах л.-гв. Гренадерского полка (когда мне было девять лет, мать моя вышла во второй раз замуж, за Ф. Ф. Кублицкого-Пиоттух, который служил в полку). Окончив курс в СПб. Введенской (ныне – императора Петра Великого) гимназии, я поступил на юридический факультет Петербургского университета довольно бессознательно, и только перейдя на третий курс, понял, что совершенно чужд юридической науке. В 1901 году, исключительно важном для меня и решившем мою судьбу, я перешел на филологический факультет, курс которого и прошел, сдав государственный экзамен весною 1906 года (по славяно-русскому отделению).
Университет не сыграл в моей жизни особенно важной роли, но высшее образование дало, во всяком случае, некоторую умственную дисциплину и известные навыки, которые очень помогают мне и в историко-литературных, и в собственных моих критических опытах, и даже в художественной работе (материалы для драмы "Роза и Крест"). С годами я оцениваю все более то, что дал мне университет в лице моих уважаемых профессоров – А. И. Соболевского, И. А. Шляпкина, С. Ф. Платонова, А. И. Введенского и Ф. Ф. Зелинского. Если мне удастся собрать книгу моих работ и статей, которые разбросаны в немалом количестве по разным изданиям, но нуждаются в сильной переработке, – долею научности, которая заключена в них, буду я обязан университету.
В сущности, только после окончания "университетского" курса началась моя "самостоятельная" жизнь. Продолжая писать лирические стихотворения, которые все, с 1897 года, можно рассматривать как дневник, я именно в год окончания курса в университете написал свои первые пьесы в драматической форме; главными темами моих статей (кроме чисто литературных) были и остались темы об "интеллигенции и народе", о театре и о русском символизме (не в смысле литературной школы только).
Каждый год моей сознательной жизни резко окрашен для меня своей особенной краской. Из событий, явлений и веяний, особенно сильно повлиявших на меня так или иначе, я должен упомянуть: встречу с Вл. Соловьевым, которого я видел только издали; знакомство с М. С. и О. М. Соловьевыми, 3. Н. и Д. С. Мережковскими и с А. Белым; события 1904 – 1905 года; знакомство с театральной средой, которое началось в театре покойной В. Ф. Комиссаржевской; крайнее падение литературных нравов и начало "фабричной" литературы, связанное с событиями 1905 года; знакомство с творениями покойного Августа Стриндберга (первоначально – через поэта Вл. Пяста); три заграничных путешествия: я был в Италии – северной (Венеция, Равенна, Милан) и средней (Флоренция, Пиза, Перуджия и много других городов и местечек Умбрии), во Франции (на севере Бретани, в Пиренеях – в окрестностях Биаррица; несколько раз жил в Париже), в Бельгии и Голландии; кроме того, мне приводилось почему-то каждые шесть лет моей жизни возвращаться в Bad Nauheim (Hessen-Nassau), с которым у меня связаны особенные воспоминания.
Этой весною (1915 года) мне пришлось бы возвращаться туда в четвертый раз; но в личную и низшую мистику моих поездок в Bad Nauheim вмешалась общая и высшая мистика войны.
А лександр Блок написал свои первые стихи еще до гимназии. В 14 лет он издавал рукописный журнал «Вестник», в 17 - ставил пьесы на сцене домашнего театра и играл в них, в 22 - опубликовал свои стихотворения в альманахе Валерия Брюсова «Северные цветы». Создатель поэтичного и таинственного образа Прекрасной Дамы, автор критических статей, Блок стал одним из самых известных поэтов Серебряного века.
Юный издатель и драматург
Александр Блок родился 28 ноября 1880 года в Санкт-Петербурге. Его отец, Александр Блок - старший, - был дворянином и приват-доцентом кафедры государственного права Варшавского университета, а мать Александра - дочерью ректора Санкт-Петербургского университета Андрея Бекетова. После рождения сына родители Блока расстались. В 1883–1884 годах Александр Блок жил за границей, в Италии - с матерью, тетей и бабушкой. Официально брак родителей Блока был расторгнут Синодом в 1889 году. Тогда же мать повторно вышла замуж - за офицера гвардии Франца Кублицкого-Пиоттуха.
Мать поэта Александра Блок. 1880. Варшава. Фотография: wikipedia.org
Александр Блок с матерью и отчимом.1895. Петербург. Фотография: liveinternet.ru
Александр Блок в детстве. Фотография: poradu.pp.ua
В 1891 году Александра Блока отдали сразу во второй класс Введенской гимназии. К тому времени мальчик уже пробовал сочинять - и прозу, и стихи. В 1894 году Блок начал выпускать журнал «Вестник», и в его литературной игре участвовала вся семья. В редакцию входили два кузена, троюродный брат и мать. Бабушка Елизавета Бекетова писала рассказы, дедушка Андрей Бекетов иллюстрировал материалы. Всего вышло 37 номеров «Вестника». Помимо стихов и статей, Александр Блок сочинил для него роман в стиле Майн Рида: он выходил в первых восьми номерах журнала.
В 1897 году Блок отправился с матерью в Германию, в курортный город Бад-Наугейм. Здесь он впервые по-настоящему влюбился - в жену статского советника Ксению Садовскую. Блоку на тот момент было 17 лет, его возлюбленной - 37. Поэт посвятил Садовской стихотворение «Ночь на землю сошла. Мы с тобою одни», которое стало первым автобиографическим произведением в его лирике.
Их встречи были редкими: мать Блока была категорически против общения сына со взрослой замужней дамой. Однако страсть юного поэта не оставила и в Петербурге, где он несколько раз встречался со своей дамой сердца.
В 1898 году Александр Блок окончил гимназию, а в августе того же года поступил на юридический факультет Санкт-Петербургского университета. Однако юриспруденция молодого поэта не привлекала. Он увлекся театром. Почти каждые каникулы Блок проводил в имении деда - Шахматово. В соседней усадьбе Боблово летом 1899 года он ставил спектакли - «Бориса Годунова» , «Гамлета» , «Каменного гостя» . И сам же в них играл.
Стихи о прекрасной даме
Александр Блок и его жена Любовь Менделеева. Фотография: radiodacha.ru
Андрей Белый. Фотография: lifo.gr
Спустя три года Блок перевелся на историко-филологический факультет. Он начал знакомиться с петербургской литературной элитой. В 1902 году он подружился с Зинаидой Гиппиус и Дмитрием Мережковским. Валерий Брюсов поместил стихи Александра Блока в альманахе «Северные цветы».
В 1903 году Блок женился на Любови Менделеевой - Прекрасной Даме блоковской любовной лирики. Они были знакомы на тот момент восемь лет, около пяти лет Блок был влюблен. Вскоре в «Северных цветах» вышел цикл «Стихи о Прекрасной Даме» - название для него предложил Брюсов.
В 1904 году в Москве Блок познакомился с Андреем Белым (Борисом Бугаевым), который стал его «заклятым другом»: Белый был влюблен в Любовь Менделееву. Блок боготворил и превозносил жену, гордился их духовным родством. Однако это не мешало ему регулярно заводить романы - с актрисой Натальей Волоховой, оперной певицей Любовью Андреевой-Дельмас. С Андреем Белым поэт то ссорился, то вновь мирился. Они критиковали друг друга, взаимно восхищались творчеством и вызывали друг друга на дуэль.
В 1905 году Россию потрясла первая революция. Она отразилась и в творчестве Александра Блока. В его лирике появились новые мотивы - вьюги, метели, стихии. В 1907 году поэт закончил цикл «Снежная маска», драмы «Незнакомка» и «Балаганчик» . Блока публиковали в изданиях символистов - «Вопросы жизни», «Весы», «Перевал». В журнале «Золотое руно» в 1907 году поэт начал вести критический отдел. Спустя год вышел третий блоковский сборник - «Земля в стихах».
Общество ревнителей художественного слова
Александр Блок в роли Гамлета. 1898. Боблово. Фотография: drug-gorod.ru
Любовь Менделеева в роли Офелии. 1898. Боблово. Фотография: liveinternet.ru
Александр Блок в роли короля Клавдия и Любовь Менделеева в роли Офелии в домашнем спектакле «Гамлет». 1898. Боблово. Фотография: liveinternet.ru
В 1909 году у Александра Блока умер отец и приемный сын - Любовь Менделеева родила его от актера Давидовского. Чтобы восстановиться после потрясений, поэт с женой уехали в путешествие по Италии и Германии. По впечатлениям из поездки Александр Блок написал цикл «Итальянские стихи».
После публикации цикла Блока приняли в «Академию стиха», она же - «Общество ревнителей художественного слова». Его организовал при журнале «Аполлон» Вячеслав Иванов, также туда входили Иннокентий Анненский, Валерий Брюсов.
В 1911 году Блок снова отправился в путешествие за границу - на этот раз Франция, Бельгия и Нидерланды. Во Франции поэту не понравилось.
«Неотъемлемое качество французов (а бретонцев, кажется, по преимуществу) - невылазная грязь, прежде всего - физическая, а потом и душевная. Первую грязь лучше не описывать; говоря кратко, человек сколько-нибудь брезгливый не согласится поселиться во Франции».
Александр Блок
В этом же году вышел его очередной стихотворный сборник - «Ночные часы». Спустя год Александр Блок дописал пьесу «Роза и Крест» и составил из пяти своих сборников трехтомное собрание стихотворений. Еще при жизни поэта его переиздали дважды. Блок писал литературные и критические статьи, выступал с докладами, читал лекции.
В конце 1912 года Александр Блок взялся переписывать «Розу и Крест». Он закончил ее в январе 1913 года, в апреле читал в Обществе поэтов и лично Станиславскому. В августе драму напечатали в альманахе «Сирин». Однако поставили пьесу нескоро - лишь через несколько лет во МХАТе .
В декабре 1913 года Блок лично познакомился с Анной Ахматовой - она пришла к нему с визитом, принеся с собой блоковский трехтомник. Первые два тома поэт подписал «Ахматовой - Блок» , в третий вписал заранее подготовленный мадригал, который позже вошел во все сборники его стихотворений - «Красота страшна - Вам скажут» .
В 1916 году Блока призвали на службу, табельщиком в инженерную часть Всероссийского союза. Войска базировались в Белоруссии.
«Я озверел, полдня с лошадью по лесам, полям и болотам разъезжаю, почти неумытый; потом - выпиваем самовары чаю, ругаем начальство, дремлем или засыпаем, строчим в конторе, иногда на завалинке сидим и смотрим на свиней и гусей».
«Искусство и революция»
Александр Блок, Федор Сологуб и Георгий Чулков. 1908. Фотография: wikipedia.org
Александр Блок (второй справа) в составе Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства. 1917. Фотография: arzamas.academy
Отношение к революции у Блока с течением времени менялось. Сначала он принял ее с восторгом, от эмиграции отказался. Блока взяли работать в «Чрезвычайную следственную комиссию для расследования противозаконных по должности действий бывших министров, главноуправляющих и прочих высших должностных лиц как гражданских, так и военных и морских ведомств» - на должность редактора. В начале 1918 года поэт написал поэму «Двенадцать» и «Скифы» . Его статьи вышли отдельным сборником - «Искусство и революция». Блок делал доклады в Вольной философской ассоциации, готовил к переизданию свою трилогию, был членом Театрально-литературной комиссии и редколлегии издательства «Всемирная литература».
В феврале 1919 года Блока арестовали по обвинению в связи с левыми эсерами. Однако через два дня отпустили - стараниями Анатолия Луначарского. В августе того же года вышел новый сборник стихов - «Ямбы», а Блока назначили членом коллегии Литературного отдела Наркомпроса. Он много работал, сильно уставал. В одном из писем поэт писал: «Почти год как я не принадлежу себе, я разучился писать стихи и думать о стихах…» Здоровье Блока ухудшалось. Однако он продолжал писать и выступать, в 1920 году подготовил сборник лирики «Седое утро». 5 февраля 1921 года появилось стихотворение «Пушкинскому дому» , а 11 февраля в Доме литераторов на вечере, посвященном Пушкину, Блок произнес знаменитую речь «О назначении поэта».
Весной 1921 года Александр Блок просил визу для лечения за границей, но ему отказали. Дальше разыгрывалась драма с огромным количеством действующих лиц, в центре которой оказался смертельно больной поэт. 29 мая Максим Горький написал Луначарскому письмо о необходимости выпустить Блока в Финляндию на лечение. 18 июня Блок уничтожил часть архивов, 3 июля - несколько записных книжек. Луначарский и Каменев выхлопотали разрешение на выезд 23 июля. Но состояние Блока ухудшилось, и 29 июля Горький вновь написал прошение - чтобы жене Блока позволили сопровождать его. 1 августа документы были подписаны, но Горький узнал об этом только спустя пять дней. Было поздно: утром 7 августа Александр Блок умер в своей квартире в Петрограде. Поэта похоронили на Смоленском кладбище.
Александр Блок, воспитываясь в семье матери, урожденной Бекетовой, мало знал своего отца и редко встречался с его родственниками - Блоками, живущими в Петербургу Но это вовсе не значит, что семья Блоков не оказала пусть скрытого, но существенного влияния на его личность и творчество. Наибольший интерес в этой разветвленной семье представляет для нас характер отца поэта - Александра Львовича Блока, - человека незаурядного, во многом загадочного, не оцененного по достоинству современниками да и потомками.
Чтобы приблизиться к пониманию этого характера, нам предстоит перенестись в Германию, где 19 сентября 1698 года в Шверине, в Мекленбургской соборной общине был окрещен ребенок Людвиг Блок - сын Христиана Блока. Для нас это один из первых известных представителей семьи, давшей через столетия России великого поэта. В дальнейшем рассказе о предках Александра Блока вплоть до конца XVIII века мы прибегнем к сведениям, систематизированным в насыщенной фактами работе Н. П. Ильина и С. А. Небольсина «Предки Блока . Семейные предания и документы», и к архивным материалам, полученным нами из ГДР. Когда-то первый биограф Блока Мария Андреевна Бекетова, подготавливая биографию племянника, обратилась в Мекленбургско-Шверинский государственный архив с запросом о немецких предках Блока . В упомянутой работе впервые полностью приводится в переводе на русский язык ответ из Германии. «Семья... была бюргерской»,- говорится в том документе. И действительно, Людвиг Блок был гарнизонным фельдшером в крепости Дёмитцна реке Эльбе, назначенным туда герцогом Карлом Леопольдом 8 сентября 1733 года. Вел далекий предок поэта поначалу, видимо, жизнь достаточно вольную. Во всяком случае, он бросил законным образом обрученную с ним невесту, дочь дьячка Маргарет Элизабет Нине и свою внебрачную дочь Марию Луизу и женился вновь, обвенчавшись в чужой общине с Зузанной Катариной Зиль, дочерью пекаря Юргена Петера Зиля из Дёмитца. От этого брака родилось шестеро детей, один из которых Йохан Фридрих, крещенный 10 октября 1735 года, и стал родоначальником русской фамилии Блоков. Но для этого предстояло ему совершить длительное путешествие в суровую Россию. И здесь возникает первая загадка. В автобиографии Александр Александрович Блок писал: «Дед мой - лютеранин, потомок врача царя Алексея Михайловича, выходца из Мекленбурга...» Поэт повторяет версию, высказанную биографом его отца Е. Спекторским в книге «Александр Львович Блок, государствовед и философ», к которой мы еще не раз обратимся. Видимо, эта версия неверна и основана на искаженно понятой биографом информации. Практически невероятно, чтобы немецкий лекарь в середине семнадцатого века, уже послужив врачом русского царя, затем вернулся в родной Мекленбург, где внук его стал заурядным гарнизонным фельдшером. Первыми из Блоков, отправившихся в Россию, были, конечно, Йохан Фридрих и его старший брат Христиан Людвиг, перешедшие в русскую службу в середине XVIII века. То было время массового вступления иностранцев на должности в России. Но для путешествия Блоков могла быть, кроме общей тенденции, и более частная причина. Для выяснения ее придется вспомнить вкратце историю одного из звеньев русского царствующего дома.
Когда скончалась дочь Иоанна V Анна Иоанновна, на престол вступил ее внук Иоанн Антонович, новорожденный младенец. Регентом при нем был назначен Бирон. Падение Бирона было предопределено ненавистью, которую возбудил он в кругах русского офицерства, гвардии и высшей администрации. Фельдмаршал Миних совершил переворот, в результате которого Бирон был отправлен в ссылку, а регентом при малолетнем сыне стала принцесса Анна Леопольдовна. Для России мало что изменилось. Историк Сергей Михайлович Соловьев писал: «Мы видели, как народное чувство, оскорбленное господством Иностранцев, высказалось тотчас же при смерти императрицы Анны, когда герцог курляндский объявил себя регентом. Падение Бирона приняли с восторгом; но скоро увидели, что прежний порядок вещей оставался, только ослабел вследствие резни, усобицы его представителей».
Для нашего рассказа важно, кем была принцесса Анна, не умевшая управлять, манкировавшая делами и все же незадачливо правившая Россией в течение целого года. Вступив на престол, ее тетка императрица Анна Иоанновна решила укрепить наследную линию отца, выдав свою племянницу, дочь герцогини Мекленбургской Екатерины Иоанновны за принца брауншвейгского Антона. Так мы подходим к, быть может, косвенной, но тем не менее отчетливо прослеживаемой связи, которая установилась у герцогства Мекленбургского с Россией. Тот самый герцог Карл Леопольд, назначивший немецкого предка Александра Блока гарнизонным фельдшером в своей крепости, вследствие сложных династических коллизий оказался дедом русского императора и отцом правящей царицы-матери. Человек грубый, неуравновешенный, горячий, герцог мекленбургский одно время даже внушал опасение тем, кто видел возможность усиления его влияния в России. «Если приедет, всем головы перерубит»,- говаривали вельможи. В то время, когда Анна Леопольдовна правила Россией, Йохан Фридрих Блок был ребенком.
Мы знаем, какова была дальнейшая судьба Брауншвейгской фамилии. С помощью роты гренадеров Преображенского полка дочь Петра I Елизавета в ночь на 25 декабря 1741 года пришла к власти. И с первых же дней стало ясно, что наступило время возвращения к политике Петра Великого. Одним из его правил было: «должно пользоваться искусными иностранцами, принимать их в службу, но не давать им предпочтения перед русскими и важнейшие места в управлении занимать исключительно последними».
Йохан Фридрих и Христиан Людвиг Блоки, получившие изрядное по тому времени медицинское образование в Германии, не претендовали на правительственные должности. Несмотря на то что Анна Леопольдовна давно скончалась, а семья ее была заброшена в далекие окраины России, на службе русской находилось еще немало выходцев из Мекленбурга, приехавших во время правления их герцогини и готовых оказать нужную протекцию двум юным энергичным ученым землякам. Да и Россия крайне еще нуждалась в знающих профессионалах. В том числе особо - в лекарях.
Госпитальные школы не могли доставить должного количества врачей; только что был учрежден медицинский факультет при Московском университете, однако лекарскому искусству часто пока обучали на дому кустарно. В таких условиях приезд врачей из Германии был желанным. Встречали их как необходимых учителей и работников.
Потеряв отца, юные Христиан Людвиг и Йохан Фридрих отправились в Россию. На русскую службу вступили они в 1755 году, за год до начала Семилетней войны. Был прапрадед Блока в те годы подлекарем, а затем лекарем в Новгородском пехотном полку. Документы доносят до нас не много сведений о деятельности его в России. Но известно, что врастал он постепенно в русский быт, был врачом искусным и известным. Учивший детей харьковского помещика Щербинина пастор Виганд рассказывал, что Блок сделал его воспитаннику в Петербурге «удачную, очень трудную операцию». В «Энциклопедическом лексиконе» Плюшара читаем о Иване Леонтьевиче (такое отчество Блок принял в России): «...В 1777 переведен в Измайловский полк штаб-лекарем, а оттуда принят (1785) к Высочайшему двору лейб-хирургом с чином коллежского советника, и состоял при Государе Великом князе Павле Петровиче и Государыне Великой княгине Марии Федоровне. Блок имел счастье сопровождать Великих князей Александра Павловича и Константина Павловича во время их путешествия за границу...» При Павле I был Иван Леонтьевич Блок возведен в российское дворянство, ему было пожаловано «600 душ с землей и угодьями в Ямбургском уезде».
Пытаясь проследить в глуби истории судьбы предков Александра Блока , мы поневоле задумываемся, где, в каких душах копилась та энергия, которая через поколения нашла выход в стихах великого поэта; как складывались пути развития двух семей: одной русской - Бекетовых и другой немецкой - Блоков, перекрестившиеся во второй половине XIX века, чтобы слиться в человеке, обессмертившем имена своих предков.
Но и в XVIII и в начале XIX века немецкие предки Блока предпочитали браки внутри своей национальности. Иван Леонтьевич Блок был женат на Катарине Виц. Их сын Александр Иванович - прадед поэта. Он занимал немалые посты в чиновничьей иерархии государства Российского. Сохранился портрет Александра Ивановича - небольшая акварель, выполненная самым популярным камерным портретистом первой половины XIX века Петром Соколовым в 1829 году. Красивый, несколько усталый человек, выглядящий гораздо старше своих сорока четырех лет, смотрит на нас с пожелтевшего листа. То, что это работа Петра Соколова - художника, создавшего портреты почти исключительно представителей высшей аристократии, красноречиво аттестует положение А. И. Блока. Действительно, начальник собственной конторы императора Николая I, был Блок включен даже в личное завещание Николая, составленное в 1845 году с просьбой к наследнику о пожаловании тайному советнику Блоку за его долгую и верную службу пенсии в размере оклада содержания.
Александр Иванович Блок был женат на Наталье Петровне фон Геринг. Им принадлежало несколько имений в разных уездах Петербургской губернии. Семья была большая - четверо сыновей и четверо дочерей. Одним из сыновей Александра Ивановича был Лев Александрович, будущий дед поэта. О нем дошло до нас больше сведений, чем о его родителях. Но прежде чем рассказать о Льве Александровиче, сравним его портрет с портретом Александра Блока - поэта. Они поразительно похожи. Внук унаследовал от деда тот же холодный взгляд, правильные черты лица - весь облик поэта необычайно напоминает Льва Александровича. Унаследовал Александр Александрович и некоторые черты характера деда.
Но как же складывалась жизнь одного из восьми детей тайного советника А. И. Блока?
Дед поэта родился в высокопоставленной чиновничьей семье. Видимо, этим объясняется то, что уже в юности получил он придворный чин камер-юнкера, тот, которым Пушкин был оскорблен в зрелые годы. Лев Александрович учился и окончил привилегированное училище правоведения. Давало оно серьезное образование, готовя высших государственных служащих. С училищем правоведения были связаны несколько поколений родственников Блока . Последним, в начале двадцатого века, кончил его двоюродный брат поэта, товарищ его детских лет, Феликс Адамович Кублицкий-Пиоттух. Но обратимся к судьбе деда Блока.
Лев Александрович был товарищем по училищу Ивана Аксакова и Константина Победоносцева. Его служебная карьера развивалась очень успешно. Пройдя первые ступени чиновничьей службы, он избирается гдовским предводителем дворянства. Воспоминания, которые оставили современники о Л. А. Блоке, говорят о его наружности, карьере, но совершенно не касаются личности, духовных устремлений. Видимо, это не случайно. Дед Блока был типичным представителем чиновничьей аристократии, он вряд ли выделялся каким-либо особым талантом среди коллег, но, имея высокие связи и живой ум, успешно продвигался по служебной лестнице. Будучи гдовским предводителем дворянства, в один из приездов в Псков познакомился он с дочерью псковского губернатора Ариадной Черкасовой, девушкой необычайной красоты.
Этот момент очень важен в истории семьи Блоков. Через два поколения после того как обосновалась она в России, ее представитель Лев Блок делает предложение коренной русачке Ариадне Черкасовой. Именно здесь началось то сближение, которое дало России необычный талант - поэта Блока .
Мы не много знаем о прадеде Блока Александре Львовиче Черкасове, но то, что был он человеком незаурядным, утверждать можем. М. А. Бекетова называет его из ряда вон деспотичным и жестоким человеком. Кроме ее книг, подтверждения этому нигде найти не удалось. Возможно, обладал он нелегким характером. Происходил он из дворян Новгородской губернии, центра России, который издревле считался ее оплотом и защитой. Служил какое-то время Александр Львович Черкасов в Сибири, где получили домашнее образование его дочери. В 1846 году, 13 марта «Псковские губернские ведомости» сообщили, что на должность псковского гражданского губернатора «вместо генерал-майора Ф. Ф. Бартоломея - 2-го назначен Александр Львович Черкасов». На первый взгляд и не столь важно, как губернаторствовал в старинном северном городе, в середине XIX века, прадед Блока . Но если пытаться выявить в эволюции рода какие-то тенденции и закономерности, то будет небезынтересно хотя бы вкратце узнать о деятельности Черкасова во Пскове, не забытой и до сих пор он оставил после себя память как губернатор-преобразователь. Александр Львович принял дела после голода и сильного наводнения на реке Великой в 1845 году. Память о человеке сохраняется в делах его. А. Л. Черкасов много строил. Он основал во Пскове чугунолитейный завод - первенец промышленности этого города. До сих пор сохранился Кутузовский сад, заложенный прадедом Блока . История помнит об энергичной борьбе Черкасова с эпидемией холеры в 1848 году, не принесшей тех бед городу, какие подобные эпидемии приносили ранее. Ныне, идя по мосту через реку близ Троицкого собора, знают псковичане, что именно при Черкасове был открыт на этом месте мост, пересекший Пскову. Был он крытым и носил название «Американский». И до сих пор сохранился в Пскове дом, где жили Черкасовы. Построенное в 1830 году близ церквей XVI века Анастасии Римлянки в Кузнецах и Василия на Горке, здание это внешне почти не изменилось. Сейчас в бывшем губернаторском доме областная детская библиотека, и ее Красный зал и изящные люстры напоминают времена, когда проходил по этому паркету прадед Александра Блока .
В Пскове, в губернаторском доме, родился 20 октября 1852 года отец поэта - Александр Львович Блок. Но вначале еще о Льве Александровиче - деде поэта. Это был последний Блок - лютеранин. «Нашего общего с ним деда Льва Александровича Блока я не застал в живых...- пишет Г. П. Блок, двоюродный брат поэта. - В нашем доме было много его изображений, миниатюрный портрет белокурого юноши с оживленным лицом... потом бледный дагерротип 50-х годов, потом целый ряд фотографий зрелых и старческих. Я с детства любил это длинное, бюрократически-строгое, значительное лицо с холодными глазами». В 1863 году статский советник, камер-юнкер А. Л. Блок занимает должность председателя Новгородской казенной палаты -органа министерства финансов. Сохранился в архивах целый ряд документов, подписанных дедом поэта.
Новгородская казенная палата находилась в правом крыле здания, построенного в Новгородском кремле в конце XVIII - начале XIX века на месте бывшей Приказной палаты. Оно и сейчас находится сразу за памятником Тысячелетия России. Видимо, Александр Львович присутствовал на открытии памятника и, быть может, изображен на знаменитой картине В. Виллевальде «Открытие памятника 1000-летия России в 1862 году», в группе «отцов города».
В своей биографии Блока Мария Андреевна Бекетова, опираясь на семейные воспоминания, пишет, что не была добрая и смиренная Ариадна Александровна - бабушка поэта - счастлива со своим мужем. Он «отличался нравами ловеласа и был скуповат», - замечает Бекетова.
В 1871 году семья Блоков уехала из Новгорода. Лев Александрович получил новое назначение вице-директора Департамента таможенных сборов. К этому времени у Блоков было четверо детей: Александр (будущий отец поэта), Петр, Иван и Ольга. В Петербурге поселились Блоки в казенной квартире на Васильевском острове, возле Дворцового моста. Имели они еще и деревянный дом в столице, и дачу неподалеку от Петергофа. В Ямбургском, Гдовском и Лужском уездах они владели нераздельными родовыми землями. Это была вполне типичная благополучная чиновничья семья, жизнь которой протекала с размеренной педантичностью. За два года до смерти Лев Александрович Блок вышел в отставку и переехал в Германию. Жил он там с женой крайне замкнуто. У Льва Александровича прогрессировала странная душевная болезнь. Всегда свойственная ему мелочная аккуратность обратилась в манию. На все предметы заказывались специальные колпачки и футляры.
Их отец не дожил до этого времени. Он скончался в 1909 году в Варшаве, ведя в конце своих лет все более и более странный образ жизни. «Я был у него в его варшавской квартире, - вспоминал Г. П. Блок. - Он сидел на клеенчатом диване за столом. Посоветовал мне не снимать пальто, потому что холодно. Он никогда не топил печей. Не держал постоянной прислуги, а временами нанимал поденщицу, которую называл «служанкой». Столовался в плохих «цукернях». Дома только чай пил. Считал почему-то нужным экономить движения и объяснял мне:
Вот здесь в шкафу стоит сахарница; когда после занятий я перед сном пью чай, я ставлю сюда чернильницу, а утром опять одним движением ставлю сахар и беру чернильницу.
Он был неопрятен (я ни у кого не видал таких грязных и рваных манжет), но за умыванием, несмотря на «экономию движений», проводил так много времени, что поставил даже в ванной комнате кресло:
Я вымою руки, потом посижу и подумаю».
И тот же мемуарист, как видим, далеко не склонный к приукрашиванию своего героя, пишет, что его поразил «необычайно широкий охват его учености и вызывающая едкость суждений. Он особенно взволнованно говорил о Византии. На моих глазах разгорался затаенный, темный огонь».
Но, конечно, лучший портрет отца последних лет оставил его гениальный сын.
Привыкли чудаком считать
Отца - на то имели право;
На всем покоилась печать
Его тоскующего нрава;
Он был профессор и декан;
Имел ученые заслуги,
Ходил в дешевый ресторан
Поесть - и не держал прислуги;
По улице бежал бочком
Поспешно, точно пес голодный,
В шубенке никуда не годной
С потрепанным воротником;
И видели его сидевшим
На груде почерневших шпал;
Здесь он нередко отдыхал,
Вперяясь взглядом опустевшим
В прошедшее... Он «свел на нет»
Все, что мы в жизни ценим строго...
Презревши молодости пыл,
Сей Фауст, когда-то радикальный,
«Правел», слабел... и всё забыл;
Ведь жизнь уже не жгла - чадила,
И однозвучны стали в ней
Слова: «свобода» и «еврей»...
Лишь музыка - одна будила
Отяжелевшую мечту:
Брюзжащие смолкали речи;
Хлам превращался в красоту;
Прямились сгорбленные плечи;
С нежданной силой пел рояль,
Будя неслыханные звуки:
Проклятия страстей и скуки,
Стыд, горе, светлую печаль...
Как же складывались взаимоотношения отца и сына? Встречались они редко, но переписывались. Александр Львович много помогал сыну материально, внимательно следил за его стихами. Письма Блока отцу изданы, несколько писем Александра Львовича сыну с копий, хранившихся в собрании Н. П. Ильина, напечатал в переводе на польский язык А. Галлис. Интересно хотя бы кратко познакомиться с неопубликованными письмами А. Л. Блока - они многое объясняют (даже формой писем, с массой скобок, отступлений, сносок) в характере отца поэта!
В 1898 году Александр Блок заканчивает гимназию и поступает в университет. В письме от 12 октября он сообщает отцу: «Теперешней своей жизнью я очень доволен, особенно тем, конечно, что развязался с гимназией, которая смертельно мне надоела, а образования дала мало, разве «общее». В университете, конечно, гораздо интереснее, кроме того, очень сильное чувство свободы, которую я, однако, во зло не употребляю и лекции посещаю аккуратно...» Далее Блок пишет, что часто бывает у родственников отца, увлекается театром, пишет стихи.
Ровно через месяц отец отвечает из Варшавы:
«Благодарю тебя за письменное поздравление и сам хочу тебя поздравить, милый Саша (и Сашура) с днем рождения, а заодно и с переходом в университет, желая всего больше доброго здоровья и дальнейших расширений умственных горизонтов - как во времени, так и в пространстве: это м. б. доступно на первых курсах, где преподаются главным образом науки исторические и отчасти «философские». О современном петербургском представителе последних я читал и слышал (от студентов) отзывы почти восторженные, наряду с которыми не мог не придавать значения и твоему (по-видимому беспристрастному) хотя ты, вероятно не без основания, предпочитал «профессора, читающего дурно», своему (вполне литературному) домашнему учителю, не отступив перед сравнительными трудностями (каковые с пользою преодолимы, если не путем самообразования, то дополнительными лекциями Иссена, Карпова или иными).
Радуюсь твоим успехам артистическим, а также - что бываешь чаще у моих родных, от коих a’la longue получишь, между прочим, сведения из древней или средневековой моей «истории» (отечественной в некотором роде): новой и новейшей я уже не излагаю на тысячеверстном с лишним расстоянии, да и былые «средние века» обыкновенно только резюмировал двумя-тремя стихами Пушкина ; во избежание анахронизмов следовало бы давно переменить по крайней мере прежнее «грядущее» на настоящее, но в ожидании каких-нибудь «безумных лет» (пока лишь будущих) полезнее не портить вообще чужих стихов, а заниматься собственною «прозой», задержавшей и на праздниках меня в «волнуемой» (то Муравьевым, то Мицкевичем и проч.) Варшаве - несмотря на все желание с тобою и другими повидаться, что надеюсь, впрочем, выполнить не позже марта, когда будет Пасха у католиков».
1901 год. Александр Александрович Блок погружен в поэтическую стихию, лето он проводит в Шахматове, увлеченный Л. Д. Менделеевой, героиней стихов о Прекрасной Даме7)Именно в это время приходит ему мысль о перемене факультета в университете - с осени Александр Александрович начинает заниматься на филологическом факультете, испытывая «полную неспособность к практическим наукам, которые проходят на III курсе» юридического факультета. «Об этом мы с мамой говорили уже летом, - пишет он отцу, - причем я тогда уже возымел намерение перейти на филологический факультет... дело в том, что пока я был на юридическом факультете, мое пребывание в Университете было очень мало обосновано...»
Отец отвечал: «Милый мой Сашура, мысль теперь осуществляемая тобою, посетила и меня не раз за недавнее лето: собирался написать тебе о примирении «деятельности с «созерцательностью» - в смысле перемены факультета «хлебного» (или «служебного») на более литературный (и педагогический); однако не хотел «смущать» на случай уже состоявшегося умиротворения - в обратном направлении: так можно было заключить из маминого сообщения о «новой (твоей) ясности» перед наступлением последнего учебного периода и из твоих стихов о «светлой темноте» по крайней мере одного предмета, изучаемого петербургскими юристами на III курсе (в мое время на II-м). «И тут есть боги», - как сказал когда-то Аристотель, занимаясь даже «внутренностями животных»; но конечно «Сотворимый мир открыт» - не говоря «чувстве» - преимущественно «в разуме» и «в мере», почему от всей души приветствую тебя в этом, в сущности и «самом легком» (то есть благодарном - при талантах) поприще научного труда, к Нему (который «шлет свои дары») нас приближающем, хотя еще и не приравнивающем, в чем убеждается даже «Мефистофель»... До свидания зимою в Петербурге. Поздравляю будущих граждан с совершеннолетием».
Летом 1903 года была намечена свадьба А. А. Блока с Л. Д. Менделеевой. Отец писал в апреле 1903 года:
«Дорогой Сашура,
- Посылаю (переводом в отделение «Варшавского коммерческого банка» - где-то на Морской или на Невском: справиться в любой «конторе»; не мешает захватить с собою, кроме «чека», вид на жительство - в придачу к карточке визитной и т. п.) 1000 руб. - на предстоящую необходимую поездку за границу и на свадьбу, побуждающую от души желать тебе с невестой возможно полного благополучия.
- В виду того, что иногда «портрет еще простить» бывает близким людям легче, нежели «аренду», прилагаю также (для хранения) одну старинную работу многоуважаемого Д. И. Менделеева - «тех дней, когда любви светило (и) над нами ласково всходило» (впрочем даже тут «Мой горизонт затмило», ибо очевидно «не блестел луч солнца для меня!»)
- Благодарю за сделанные сообщения (в числе их - за Минто) и буду ожидать дальнейших - о ближайших надобностях (в русском, как и в польском смысле слова, не всегда входящем в «размер» по ударению)...
- Поздравляю (в данном случае нарушив оный) с первыми печатными трудами, за которые пока был привлечен к ответственности лишь одним директором гимназии (он оказался, в противоположность «старому учителю» у Гейне, чуть не «другом Клеопатры», мало озабоченной «карьерами» своих сподвижников из римлян): университет, предусмотрительно выписывая всякие журналы с октября на следующий год, еще не получает «Нового пути», который, кажется, ведет и к нашей Ангелиночке, читающей теперь ветхозаветного «Давида Копперфильда»-в перемешку с римско-католическими «Крестоносцами» Сенкевича, навязанными неким «юным» петербургским органом».
Александр Львович был жестоко оскорблен тем, что его не пригласили на брачную церемонию в Шахматово (после долгих раздумий сын решил этого не делать). И тем не менее он пишет, что и впредь будет высылать сыну 600 рублей ежегодно.
«Просящему могу давать и более - желая быть действительно полезным ближнему, к чему направлены и свойственные мне (не менее, чем маме или «бедным трудноуловимым» Мережковским) «разсуждения». Твоя женитьба так обставлена, что избавляет от необходимости «заботиться о нуждах низкой жизни», о текущей и грядущей «злобе дня», «какой простор» для «вольного искусства» или «безпредельного змеиного познания».
А. Л. Блок упрекает сына в том же письме в том, что он признает отца «настолько посторонним человеком, что, указывая день венчания... не только не «зовешь» (подобно «звездам» фетовским!) в деревню, а его родных не хочешь знать» (по «Горю от ума» в невиннейшей редакции «оправдывающей» сие у «химика» или «ботаника» отсутствием досуга)».
Но Александр Львович продолжает внимательно следить за литературной судьбой сына. И в этом же письме он просит его присылать отдельные журнальные оттиски, заканчивая послание словами: «Вообще я очень благодарен за то немногое, что ты мог сообщить о себе и прочем - не настаивая на немедленной отписке, выбивающей меня из колеи (не в пользу «адресата»)».
Как только вышел первый поэтический сборник Блока , он сразу же послал его в Варшаву. «Милый папа. Сегодня получил наконец свой первый сборник, который посылаю Вам. Пока не раскаиваюсь в его выходе, тем более что «Гриф» приложил к нему большое старание и, по-моему, вкус.
Вскоре на отрезном купоне денежного перевода на 100 рублей пришел из Варшавы стихотворный ответ:
«Благодарю за присланную книгу со стихами о «Прекрасной Даме», но смотря в нее1, все «видят фигуу2, и готовы чувствовать себя в Бедламе.
Верный своей манере, снабдил свое послание Александр Львович подстрочными примечаниями: «1. Конечно, в книгу, а не в «Даму», о которой и «рыдать» приходится. 2. Выражение народное, направленное очевидно против всякой эротической мистификации. 3. Из творений «Августа (когда я бываю именинником) Бессвязного»: вдвойне прозрачный псевдоним. 4. Бессмертный стих «мурзы» Державина . 5. Здешний книжный магазин Корабольникова. 6. Чем меньше «насмешу людей» (пословица)».
А. Блока , видимо, задело и огорчило это письмо. Он не слишком хорошо знал отца, но думал о большем созвучии их душ. Александр Львович же, воспитанный на классических образах русской поэзии - поклонник Пушкина , Лермонтова , Фета ,- не сумел уловить музыки первой книги сына.
Отец, конечно, не был тем объективным критиком, которого ждал поэт. Они продолжали переписываться - вяло и редко, иногда встречались, но, в сущности, все дальше уходили друг от друга.
Рубежом, после которого произошла перемена в отношении Александра Блока к отцу, стала смерть варшавского профессора. Тогда в заснеженной Варшаве, разбирая вещи и бумаги, быть может, задумался впервые он над трагической сущностью этого необычного, глубокого человека, так непохожего на окружающих. Знаменательные слова, которые мог прочесть поэт, сказала в заметке «О А. Л. Блоке» газета «Варшавское утро» 7 декабря 1909 года: «Какие-то анонимные корреспонденты упрекают нас, что мы дали «сочувственный отчет» о только что умершем профессоре. Грусто констатировать, что среди «радикалов», как именует себя один из корреспондентов, есть люди, не понимающие простых вещей. Можно иметь сторонников своих убеждений и, однако, презирать их. Все зависит от этического момента: как сам человек относится к своим убеждениям? Мы подчеркивали, что покойный А. Л. Блок был последовательным и открытым врагом наших убеждений, а потому мы и относимся к врагу своему с полным уважением, но в то же время искренно презираем сторонников наших убеждений, каждую минуту готовых перейти из одного лагеря в другой, торгуя своею совестью». Честные, достойные слова.
Сразу же по возвращении из Варшавы с похорон отца родился у А. Блока замысел поэмы «Возмездие », первая редакция третьей главы которой (самостоятельное произведение) носила вначале подзаголовок - «Варшавская поэма». Посвящалась она сестре поэта - Ангелине Александровне Блок.
Блок много работал над поэмой. Он не закончил ее, но образ отца, «интересного, цельного и даже сильного человека», получился завершенным, сложным, много говорящим о том, с кем чувствовал поэт тесную «кровную» связь. Сохранилось очень интересное, малоизвестное письмо поэта Евгению Васильевичу Спекторскому, написанное после получения от последнего книги об А. Л. Блоке. Письмо это красноречиво говорит об отношении к отцу и роли его образа в «Возмездии».
«Многоуважаемый Евгений Васильевич. Читаю Вашу прекрасную книгу об отце и имею потребность горячо пожать Вам руку и в качестве просто читателя, далеко не чуждого идеям и стилю книги; и в качестве сына А. Л., кровно связанного с его наследием, более, пожалуй, чем Вы это можете представить.
Не чувствуя себя вправе рецензировать книгу (это было бы с моей стороны поступком дилетантским), я предпочитаю познакомить Вас с моими мыслями о том же предмете при помощи своих литературных работ. Надеюсь, что мне удастся представить на Ваш суд и мою «тень отца», и другую ее «апологию», которая, увы, покажется кому-нибудь осуждением (без этого не обойтись), но будет для меня апологией, хотя другого типа, чем Ваша - «музыкальной» и, так сказать «от противного».
Сообщая Вам это, прошу лучше не говорить об этом посторонним: лучше, чтобы они не предполагали ничего биографического, если им и попадется когда-нибудь в руки моя будущая книжка...»
«Из семьи Блоков я выродился», - написал как-то Блок . И он был, конечно, прав. Бекетовы воспитали великого русского поэта, но все же были в его личности черты, унаследованные от предков - Блоков и особенно от отца, про которого лучше всех сказал он сам:
И, может быть, в преданьях темных
Его слепой души, впотьмах -
Хранилась память глаз огромных
И крыл изломанных в горах...
В ком смутно брезжит память эта,
Тот странен и с людьми несхож:
Всю жизнь его - уже поэта
Священная объемлет дрожь,
Бывает глух и слеп и нем он,
В нем почивает некий бог,
Его опустошает Демон,
Над коим Врубель изнемог...
Мальчик был отдан в Петербургскую Введенскую гимназию, которую окончил в 1898 году.
В 1898 году Александр Блок поступил на юридический факультет Санкт-Петербургского университета, однако в 1901 году перешел на историко-филологический факультет, который окончил в 1906 году по славяно-русскому отделению.
С начала 1900-х годов Александр Блок сблизился с символистами Дмитрием Мережковским и Зинаидой Гиппиус в Петербурге, с Валерием Брюсовым и Андреем Белым в Москве.
В 1903 году в руководимом Мережковскими журнале "Новый путь" появилась первая подборка стихотворений Блока "Из посвящений". В том же году в альманахе "Северные цветы" был опубликован цикл стихотворений под заглавием "Стихи о Прекрасной Даме" (название предложено Брюсовым).
Особую роль для формирования мировоззрения Блока сыграли события революции 1905-1907 годов, обнажившие стихийную, катастрофическую природу бытия. В лирике этого времени становится ведущей тема "стихии" - образы метели, вьюги, мотивы народной вольницы, бродяжничества. Прекрасную Даму сменяют демонические Незнакомка, Снежная Маска, цыганка-раскольница Фаина. Блок публиковался в символистских журналах "Вопросы жизни", "Весы", "Перевал", "Золотое Руно", в последнем с 1907 года вел критический отдел.
В 1907 году в Москве вышел сборник Блока "Нечаянная Радость", в Санкт-Петербурге - цикл стихов "Снежная Маска", в 1908 году в Москве - третий сборник стихов "Земля в снегу" и перевод трагедии Грильпарцера "Праматерь" со вступительной статьей и примечаниями. В 1908 году он обратился к театру и написал "лирические драмы" - "Балаганчик", "Король на площади", "Незнакомка".
Поездка в Италию весной и летом 1909 года стала для Блока периодом "переоценки ценностей". Впечатления, вынесенные им из этого путешествия, воплотились в цикле "Итальянские стихи".
В 1909 году , получив после смерти отца наследство, он надолго освободился от забот о литературном заработке и сосредоточился на крупных художественных замыслах. С 1910 года он начал работать над большой эпической поэмой "Возмездие" (не была завершена). В 1912-1913 годах написал пьесу "Роза и Крест". После выхода в 1911 году сборника "Ночные часы" Блок переработал свои пять поэтических книг в трехтомное собрание стихотворений (1911-1912). При жизни поэта трехтомник был переиздан в 1916 и в 1918-1921 годах.
С осени 1914 года Блок работал над изданием "Стихотворения Аполлона Григорьева" (1916) в качестве составителя, автора вступительной статьи и комментатора.
В июле 1916 года во время Первой мировой войны он был призван в армию, служил табельщиком 13-й инженерно-строительной дружины Земского и Городского союзов под Пинском (ныне город в Белоруссии).
После Февральской революции 1917 года Блок возвратился в Петроград, где в качестве редактора стенографических отчетов вошел в состав Чрезвычайной следственной комиссии по расследованию преступлений царского правительства. Материалы следствия были им обобщены в книге "Последние дни императорской власти" (1921).
Октябрьская революция вызывает новый духовный взлет поэта и гражданскую активность. В январе 1918 года создаются поэмы "Двенадцать" и "Скифы".
После "Двенадцати" и "Скифов" Александр Блок написал шуточные стихи "на случай", готовил последнюю редакцию "лирической трилогии", однако новых оригинальных стихов не создавал вплоть до 1921 года. В этот период поэт делал культурфилософские доклады на заседаниях Вольфилы — Вольной философской ассоциации, в Школе журнализма, писал лирические фрагменты "Ни сны, ни явь" и "Исповедь язычника", фельетоны "Русские денди", "Сограждане", "Ответ на вопрос о красной печати".
Огромное число написанного было связано со служебной деятельностью Блока: после Октябрьской революции 1917 года он впервые в жизни был вынужден искать не только литературный заработок, но и государственную службу. В сентябре 1917 года он стал членом Театрально-литературной комиссии, с начала 1918 года сотрудничал с Театральным отделом Наркомпроса, в апреле 1919 года перешел в Большой драматический театр. Одновременно работал членом редколлегии издательства "Всемирная литература" под руководством Максима Горького, с 1920 года был председателем петроградского отделения Союза поэтов.
Первоначально участие Блока в культурно-просветительских учреждениях мотивировалось убеждениями о долге интеллигенции перед народом. Но несоответствие между представлениями поэта об "очищающей революционной стихии" и кровавой повседневностью наступающего режима приводило его к разочарованию в происходящем. В его статьях и дневниковых записях появился мотив катакомбного существования культуры. Мысли Блока о неуничтожимости истинной культуры и о "тайной свободе" художника были высказаны в речи "О назначении поэта" на вечере памяти Александра Пушкина и в стихотворении "Пушкинскому Дому" (февраль 1921), ставших его художественным и человеческим завещанием.
Весной 1921 года Александр Блок просил выдать ему выездную визу в Финляндию для лечения в санатории. Политбюро ЦК РКП(б), на заседании которого рассматривался этот вопрос, отказало Блоку в выезде.
В апреле 1921 года нарастающая депрессия поэта перешла в психическое расстройство, сопровождающееся болезнью сердца. 7 августа 1921 года Александр Блок скончался в Петрограде. Он был похоронен на Смоленском кладбище, в 1944 года прах поэта был перенесен на Литераторские мостки на Волковском кладбище.
С 1903 года Александр Блок был женат на Любови Менделеевой (1882-1939), дочери известного химика Дмитрия Менделеева, которой были посвящен цикл "Стихи о Прекрасной Даме". После смерти поэта она увлеклась классическим балетом и преподавала историю балета в Хореографическом училище при Театре оперы и балета имени Кирова (ныне Академия русского балета имени А.Я. Вагановой). Свою жизнь с поэтом она описала в книге "И быль и небылицы о Блоке и о себе".
В 1980 году в доме на улице Декабристов, где последние девять лет жил и умер поэт, был открыт музей-квартира Александра Блока.
В 1984 году в усадьбе Шахматово, где Блок проводил свое детство и юность, а также в соседних усадьбах Боблово и Тараканово Солнечногорского района Московской области был открыт Государственный музей-заповедник Д.И. Менделеева и А.А. Блока.
Материал подготовлен на основе информации открытых источников
Для облечения ориентировки в стеммах:
- Квадраты - мужчины, кружочки - женщины.
- Зеленая заливка символа - есть статья в Википедии, РБС и т.п.
- Красный квадрат/кружок - сам Блок и его прямые предки
- Черный квадрат/кружок - кровные родственники Блока, т.е. имеющие с ним общего предка.
- Серый квадрат/кружок - не кровные родственники Блока (свойственники).
По отцовской линии - через деда Льва Александровича Блока.
Довольно краткая стемма в силу того, что немецко-шведские предки Блока особо ничего интересного не показали. Какой суровый и неуживчивый был отец Блока - Александр Львович Блок (1852-1909) - хорошо известно. Две жены от него ушли и, видимо, очень правильно сделали, так как нечего терпеть всяких мелких тиранов.
Прадед, Александр Иванович Блок (1786-1848, занимал различные придворные должности при Николае I, которым был награждаем часто имениями за службу, имел четырех сыновей и четырех дочерей. Его дед, Людвик Блок, немецкий фельдшер, гарнизонный лекарь; имел двух сыновей, которые стали врачами и в 1755 приехали в Россию. Один из этих сыновей - Иван Леонтьевич, отец Александра Ивановича - принимал участие в семилетней войне. При Екатерине II он был лейб-хирургом и сопровождал Павла за границу. Приставлен лейб-медиком к царевичам Константину и Александру. При Павле пожаловано ему было в Ямбургском уезде имение и чин дсс.
Фамилия потихоньку поднималась. В итоге Александр Иванович, не много, не мало, управлял Собственной Е. И. В. канцелярией при Николае I.
На фото - дед поэта, Лев Александрович Блок (1823-1883) с отцом поэта на руках. Рядом - жена Льва, Ариадна Александровна Черкасова (1832-1900) с дочерью Ольгой на руках.
Лев Александрович, юрист, камер-юнкер, вице-директор департамента таможенных сборов, тайный советник. Евангелическо-лютеранского вероисповедания; женился на православной, был предводителем дворянства. Был большой ловелас и скупой. Душевнобольной: окончил жизнь в психиатрическом заведении.
Более поздняя фотография тех же людей.
Вообще, о самих Блоках мне почему-то рассказывать не хочется. Был еще брат деда Константин Александрович Блок (1833-1897), о котором есть статья в Википедии; дядя писателя Иван Львович Блок (1858-1906), самарский губернатор, разорванный бомбой на куски, похороненный с ватным шаром вместо головы. Цитата из "Хождения по мукам": В девятьсот шестом году, на углу Москательной, у меня на глазах разорвало бомбой губернатора Блока... Посмотрела бы ты, что от него осталось, - туловище и кусок бороды.
Через день после этой смерти сын Ивана Львовича, кузен поэта, Ваня, которому было 15 лет, гимназист старших классов, принёс в гимназию пистолет отца и застрелился на глазах у своих одноклассников, в знак протеста, не в силах перенести их насмешек и издевательств.
Ладно, а кто интересен?
Алексей Фёдорович Гирс (1871-1958) - двоюродный брат отца поэта. О нем есть статья в Вики. Киевский губернатор 1909-1912 (при нем убили Столыпина), минский губернатор 1912-1915, нижегородский 1915-1918.
Алексей Гирс на фото сразу справа от Николая II - в белом мундире. На фото есть еще один человек в белом мундире - а это Столыпин. Император беседует с крестьянскими депутатами.
Отец Алексея Гирса в молодости командовал тремя небольшими яхтами, на которых будущий император Александр III (тогда наследник престола) с женой любили совершать небольшие морские прогулки в Финские шхеры (шхеры - архипелаг, состоящий из мелких скалистых островов). После того как цесаревич вступил на престол, Федор Гирс был назначен командиром императорской яхты "Держава". На ней царская семья каждую осень совершала плавания в Данию, где виделась с местной королевской семьей.
В 1886 году Алексей, только перешедший в 5-й класс, гулял с родителями по Английскому парку в Петергофе. Там они столкнулись лицом к лицу с императорской четой. На узкой дорожке мой отец и я стали во фронт, я вытянулся и замер. Завязалась беседа, а мальчик все стоял, держа руку под козырек. Государь заметил меня и, улыбаясь, сказал: "Опусти руку", - вспоминал будущий минский губернатор.
"Первая леди" удивилась, почему Алексей не учится в Пажеском корпусе - привилегированном военно-учебном заведении, которое в основном готовило офицеров для гвардейских полков. Но в корпус попадали лишь дети самых знатных фамилий, а Гирсы не принадлежали к высшей аристократии. Давнее знакомство решило дело: император разрешил написать соответствующее прошение. В 1891, окончив корпус, Алексей был произведен в подпоручики лейб-гвардии Преображенского полка. Ну, и пошла фортуна. Вот, собственно, что я с удовольствием (и сарказмом) прочитал - как делалась карьера. Ничего не меняется.
Про то, как пьянствовали на яхтах - я уже промолчу.
А теперь вернемся к маленькой девочке на руках у матери. Ольга Львовна Блок (1861-1900) вышла замуж за Николая Николаевича Качалова (1852-1909),
российского инженера-электрика из влиятельной семьи, видимо, поэтому инженер в 1905 году стал архангельским губернатором - его отец когда-то был в близком кругу Александра III и был тоже губернатором тех же мест в 1869-1870 гг.
Имение Качаловых - Хвалевское - находится на Вологодчине, недалеко от тех мест, откуда родом мои предки-крестьяне. В 2009 его выкупили потомки Качалова и сейчас они там регулярно собираются. Летом 2015 года состоялось освящение деревянной звонницы, построенной на месте разрушенной колокольни. Как я понимаю, пытаются возродить так называемые "культурные незда", Хвалевское - в их числе. Ну, не знаю, не знаю...
У Ольги Львовны и Николая Николаевича Качалова был сын - Николай Николаевич Качалов (1883-1961),
который стал знаменитым советским ученым-стеклоделом. Детство его прошло в том самом Хвалевском. Главная заслуга Н. Н. Качалова - разработка производства оптического стекла в СССР. Раньше ведь покупали за границей.
Николай Николаевич основал Институт химии силикатов имени И. В. Гребенщикова, в котором в первой половине 60-х часто по учебе бывала моя мама.
По отцовской линии - через бабушку Ариадну Александровну Черкасову.
Эта стемма посложнее. Две боковые ветви - ветвь Николая Львовича Черкасова и ветвь Ивана Ивановича Панаева.
Нигде в сети не указана связь между Львом Ивановичем Черкасовым и двумя людьми по имени Александр Львович Черкасов и Николай Львович Черкасов. Однако учитывая узость круга не только высшей, но и средней аристократии (слава богу, у нас не как в Польше было) очевидно, что они друг другу те, кто показан на стемме - отец и два его сына. Меня смущало только то, что в Википедии Александр Львович Черкасов указан как принадлежащий к "новгородским дворянам". Все трое - скорее сибиряки и/или пермяки, но предки - действительно новородцы. В качестве молодого поручика Лев Иванович Черкасов фигурирует в "Истории Пугачева" Пушкина... Этот род Черкасовых не следует путать с баронским родом Черкасовых (в том числе один декабрист, знакомый Лермонтова и Чаадаева).
Короче говоря, с уверенностью 95% Елена Николаевна Черкасова - двоюродная сестра бабушки поэта Ариадны Александровны Черкасовой. Елена Николаевна стала третьей женой автора "Конька-Горбунка" Петра Павловича Ершова. Из их детей выжили два сына - Александр и Владимир - которые обосновались в молодом городе Блаовещенске, и их потомки до сих пор живут в Восточной Сибири, в Иркутске, в частности.
Благовещенск, 1917 год. Девушка в центре - выпускница Сорбонны Надежда Владимировна Ершова. Получив гимназическое образование в Благовещенске, впоследствии она училась в Парижском университете. Была лично знакома с А. М. Горьким, переписывалась с ним. Именно А. М. Горький посоветовал ей вернуться на Дальний Восток для просвещения народа. Надежда Владимировна сначала преподавала иностранные языки, а затем – русский язык и литературу (в гимназии и средней школе № 4 города Благовещенска). Родилась в 1881, когда умерла - ?. Две девочки по бокам - ее кузины, Елена и Софья Александровны Ершовы, гимназистки, в будущем - тоже педагоги. Все трое - внучки Петра Ершова и Елены Черкасовой. Не уверен, что Блок знал про это родство...
Панаевы... Знаменитая семья. К сожалению, я вместил в стемму только трех сыновей пермского прокурора Ивана Ивановича Панаева (1752-1796).
Для его дочерей, через которых можно было бы выйти, например, на знаменитых Лихачевых - адмирала Ивана Федоровича (1826-1907) и археолога Андрея Федоровича (1832-1890) - места нет, как-нибудь потом.
Итак, первая линия Панаевых - двоюродные братья прадеда поэта, Александра Львовича Черкасова, псковского губернатора в 1845-1856. Фамилия - казанско-сибирская. Иван Иванович Панаев (1787-1813) воспитывался в родовом поместье Полянки Лапшевского уезда Казанской губернии. Поручик. Служил в Иркутском гусарском полку. Он дружил с С. Т. Аксаковым, сотрудничал с журналом "Благонамеренный", но жизнь оборвалась рано - как именно, я не смог выяснить. Александр Иванович Панаев (1788-1868) служил в Уланском полку, участник войны 1812 года и заграничных походов. Самый известный из этого поколения - поэт Владимир Иванович Панаев (1792-1859), правда, поэт так себе, а больше - чиновник-бюрократ-карьерист и владелец бумажной фабрики в Туринске.
Этот Панаев чуждался писателей Пушкинского кружка и очень неблагосклонно относился к Белинскому и Гоголю (последний в начале 30-х был его подчиненным). По лицу видно - тот еще...
Следующее поколение гораздо интереснее.
Писатель Иван Иванович Панаев (1812-1862) и его жена Авдотья Яковлевна Брянская (1820-1893) - интересные люди.
Как писатель, Панаев мне известен только по рассказу "Кошелек" - браво. Больше он известен, как издатель с Некрасовым "Современника" и как автор воспоминаний.
На ménage à trois с Николаем Некрасовым нам еще осторожно намекала учительница литературы, оборвав себя, впрочем на полуслове, сказав "а вам это не надо" .
Чем Авдотье не угодил Иван Сергеевич Тургенев - не понимаю. Бывает... Женщины...
Валерьян Александрович Панаев (1824-1899)
Валерьян Панаев выстроил в Санкт-Петербурге на Адмиралтейской набережной, по адресу дом № 4 здание, где вскоре разместился зимний театр, более известный под названием "Панаевский театр". Это обошлось ему в значительную часть состояния. Участок был приобретен Панаевым в 1874 году, но лишь к 1887 удалось построить пятиэтажный доходный дом, внутрь которого был включен театральный зал с четырьмя ярусами лож. В процессе строительства Панаев разорился и здание театра почти сразу перешло в другие руки, но так и сохранило в обиходе имя первоначального владельца.
Средняя дочь Валерьяна Александровича - Александра Валерьяновна Панаева (1853-1941) - русская оперная певица (сопрано). Сценический псевдоним - Сандра.
В 1884 году Панаева вышла замуж за кавалергарда Георгия Павловича Карцева,
двоюродного племянника Петра Ильича Чайковского, который был на девять лет моложе её. Апухтин подарил им на свадьбу стихотворение:
Два сердца любящих и чающих ответа
Случайно встретились в пустыне черствой света...
Не эмигрировала. Умерла в Ленинграде во время блокады. Их с Георгием сын Павел
погиб в одном из первых боев Первой Мировой войны.
Ее сестра - Елена Валерьяновна Панаева (1851-1919)
- вышла замуж за овдовевшого Павла Павловича Дягилева (1848-1914), генерала.
На этом фото Елена Валерьяновна и ее пасынок, Серёжа Дягилев...
Мальчик в центре - Сергей Дягилев. Справа - его брат по отцу Валентин Павлович Дягилев (1875-1929), будущий генерал-майор Генштаба. Пройдет много времени и Валентин Павлович будет выглядеть так:
1920 – и.о. начальника кафедры, профессор военной истории ВПА им. Н.Г. Толмачева. Преподавал в артиллерийской Академии (1923). В августе 1927 арестован ОГПУ по сфабрикованному делу. 24 марта 1928 приговорен к расстрелу с заменой 10 годами заключения, отбывал срок в Соловецком лагере особого назначения. В октябре 1929 коллегией ОГПУ приговорен к расстрелу по обвинению в участии в подпольной организации заключенных, ставившей целью вооруженное восстание и массовый побег за границу. Расстрелян в числе других приговоренных (36 чел.). 1986 – реабилитирован. Жена была сослана на 3 года в Сибирь. Младшие дети: Сергей (1911-1968) – талантливый музыкант, 10 лет провел в Норильске; Василий (1913-2004) – провел 3 года в Мариинских лагерях, предводитель возрожденного Костромского дворянского собрания.
По материнской линии - через дедушку Андрея Николаевича Бекетова.
Родословие Бекетовых очень хорошо изучено: на радостях я впихнул в стемму практически всех, кто более-менее известен. Но расскажу только о некоторых.
Пётр Иванович Бекетов (1790-1846), герой 1812 года - самый дальний родич Блока в этой линии. В Вики статья намечена, но не написана (может, меня дожидается). На военной службе с 1807 г. Во время Отечественной войны 1812 года и заграничных походов 1813-1814 гг. отличился в сражениях под Вилькомиром, Островной, Янковом, Бородином, Тарутином, Вороновом, Малоярославцем, Вязьмой, Дорогобужем, Красным, Лютценом, Парижем и др. Во время службы "удостоен Высочайшего благоволения" и награждён орденами Св. Анны 2-й и 4-й степеней и Св. Владимира 4-й степени с бантом. В 1816 г. вышел в отставку в чине ротмистра гвардии. Состоял уездным, а затем и губернским (Саратовским) предводителем дворянства.
Теперь перенесемся в небольшой российский город Вольск и Вольский район Саратовской области в 21 век.
В 2010 году выдалось очень жаркое лето. В результате пожара выгорели все кусты сирени на месте, где когда-то стояла церковь села Белый Ключ, обнажив яму с надгробным памятником.
От сильного пожара потрескалась поверхность мрамора. Но надпись на надгробии сохранилась достаточно четко: "Здесь покоится прах Петра Ивановича Бекетова. Родившийся 21 июня 1790 года. Скончавшийся 18 марта 1846 года". Чуть ниже, чья-то никчемная рука накарябала: "Он был враг". Удивительно, что это надгробие вообще сохранилось. Благо, что оно очень тяжелое, неприподъемное, сделано из мрамора. По внешнему виду можно судить, что попыток его осквернить было много. Надгробные памятники воплощают в себе признательность к покойному, стремление увековечить его память. Какую же надо проявить "мудрость жизни", чтобы так непочтительно поступить с памятником и могилами.
По инициативе учащихся научного общества "Клио" школы №47 поселка Сенной 21 июня 2012 года, в день рождения Петра Ивановича Бекетова, в селе Белый Ключ на торжественном мероприятии был восстановлен памятник на месте захоронения Героя Отечественной войны 1812 года.
На мероприятии присутствовали жители поселка Сенной, села Куриловка, учащиеся школы №47 поселка Сенной, учащиеся Куриловской школы. Торжественное собрание приняло решение увековечить память Героя в названии родника в селе Белый Ключ и называть источник Бекетов Ключ. О решении собрания члены научного общества школы известили Комитет охраны окружающей среды и природопользования Саратовской области.
От себя могу только сказать: молодцы, ребята, и особенно их руководитель!
Полковник Петр Афанасьевич Бекетов, был женат на баснословно богатой Ирине Ивановне Мясниковой, владелице Богоявленского и Симского железоделательных заводов, унаследованных от отца. В дальнейшем эти заводы были завещаны среднему сыну - Ивану, и младшему - Петру. Их старший брат - Платон Петрович Бекетов (1761-1836),
издатель, книгопечатник, историк, коллекционер. Председатель Общества истории и древностей российских (1811-1823). Характерно, что Бекетов дважды - в 1801 и 1811 издавал сочинения запрещенного Радищева. Если вам что-то говорит имя Николая Новикова - то Бекетов был его последователем.
Предок Блока, Алексей Матвеевич Бекетов (1757-1822) служил в лейб-гвардии Преображенском полку. Выйдя в отставку - жил в Рязани, затем занял место заседателя совестного суда Пензенского наместничества, служил пензенским уездным предводителем дворянства. Владел 1 тыс. 824 крепостными. Был знаком с князем П.А. Вяземским.
Николай Алексеевич Бекетов (1794-1866), прадед А. А. Блока, отставной флота мичман, женат на Е. А. Якушкиной. Воспитывался Николай Бекетов в Морском кадетском корпусе, бывал в походах в Немецком и Балтийском морях, в сражениях не участвовал. После отставки в 1816 году поселился в Алферьевке. Был приятелем Е.А. Баратынского, князя П.А. Вяземского, Д.В. Давыдова.
Трое братьев Бекетовых, и три дочери одного из них - личности очень даже известные.
Алексей Николаевич Бекетов (1823-1898) - первый председатель Пензенской губернской земельной управы, член многих благотворительных обществ.
Андрей Николаевич Бекетов (1825-1902) ботаник, ректор Петербургского университета (1876-1883)
А еще с Вики я взял вот это фото:
Инициатор создания Высших женских курсов в Санкт-Петербурге, которые с самого возникновения были предметом непрерывных забот и попечений Андрея Николаевича в качестве председателя комитета по организации этих курсов. Он руководил ими вплоть до преобразования их в 1889 году. На фото - женщины-благотворительницы этих курсов.
Николай Николаевич Бекетов (1827-1911)
один из основоположников физической химии и химической динамики, заложил основы принципа алюминотермии.
Ну и три сестры (точнее, четыре, даже в Вики не упомянута Софья Андреевна (1857-1919))
Екатерина
Софья
Александра
Мария
Четыре сестры Бекетовых составляли две неразлучные пары. В первой были Катя и Соня, во второй Ася и Маня. Каждая пара являла собой два разных типа, связанных дружбой. Катя и Ася были живые, кокетливые, откровенные девушки с ярко выраженной индивидуальностью и наклонностью к деспотизму или, по меньшей мере, к преобладанию. Обе, не стесняясь, говорили о своих увлечениях и неудержимо стремились к завоеванию жизни. Ася, с более сильным темпераментом, была непосредственнее, добрее и ласковее Кати. Мы с Соней были менее горячи, менее ярки, но более постоянны, глубоки и скромны. Романтичны были все четыре. Я соприкасалась с Катей своей любознательностью и склонностью к точному знанию. Нам с ней обеим было "всегда не лень учиться". Ася и Соня учиться не любили и способностями уступали нам с Катей. Всех заметнее и способнее была старшая сестра, у которой была блестящая память. Все давалось ей чрезвычайно легко, но не оставляло глубоких следов на ее миросозерцании и вкусах. Кроме того, она быстро охладевала к своим занятиям. У нее были изрядные способности к рисованию, она несколько раз принималась брать уроки живописи, но вскоре бросала их и, овладев рисунком, остановилась на плохой акварели. К языкам она была тоже очень способна, из нее вышла хорошая переводчица, менее яркая, но более точная и литературная, чем наша мать, так как у матери был настоящий талант, а у нее только известная даровитость.
Следующая по способностям была я. Я вообще хорошо училась, но брала не памятью, а сметкой и рвением. У меня была сильная склонность к математике и к музыке, но мои способности к языкам были гораздо слабее. Все мы отличались даром слова и любовью к литературе и были сильны в русском языке.
Сестра Соня была вообще довольно ленива
(Роман Левичев - а не лень ли ей помешала стать такой же известной, как сестры?), но ей легко давались языки. Она хорошо говорила по-французски и по-английски, причем отличалась необыкновенно изящным выговором.
Катя знала также немецкий, итальянский и даже испанский языки. Ася училась очень неровно, к языкам была не более способна, чем я, что не помешало ей в будущем сделаться хорошей переводчицей, но она знала только французский язык, а я переводила с французского, немецкого и польского. Самая блестящая из нас была Катя, а самая оригинальная Ася.
По наружности сестры Бекетовы тоже представляли два типа. Соня и Ася были очень женственны, с волнистыми линиями тела и округленными лицами. Мы с Катей худые, с угловатыми фигурами. Катя была совсем не женственна, но, что называется, интересная. У нее был нежный цвет лица, живые и переменчивые глаза с темными бровями и длинными ресницами, довольно тонкий профиль и пышные пепельные волосы, которые она разнообразно и красиво причесывала. Соня была белокурая, розовая, очень свежая и миловидная девушка небольшого роста. Талия в рюмочку, английские локоны и мечтательный вид - такова она на портрете невестой за двадцать лет. Асю я уже описывала не раз.
Одни находили, что всех красивее Катя, другие предпочитали Асю, но Ася была, несомненно, привлекательнее Кати и больше нравилась мужчинам. Соня была очень миловидна и привлекала своей целомудренной тихой женственностью. Единственная несомненная дурнушка была я, хотя очевидцы уверяют, что я была не так дурна, как казалась себе самой. Прибавлю однако, что я никогда не завидовала сестрам, всегда восхищалась их наружностью и гордилась их победами. Зато Катя и Ася вечно соперничали между собой по части успехов. Катя, что называется, затирала младших сестер, не давая им ходу. Мы с Соней не предъявляли никаких протестов - отчасти по миролюбию, отчасти по скромности и из гордости, но Ася была не из тех, кто способен был уступить в том случае, если хотели ее затушевать и отодвинуть на задний план. Она не отбивала чужих поклонников, но за свое право веселиться и нравиться очень держалась и порядочно воевала с Катей. Положение Кати в семье было особое. Ее сильно отличали от других дочерей родители, особенно отец. Ей внушено было, что она существо высшего порядка: и умнее, и красивее, и крупнее сестер. Он прямо говорил нам, что по сравнению с ней мы "мелко плаваем". Отец наш нежно любил и баловал нас всех, но его пристрастие к Кате было уже выше всякой меры. Это портило наши отношения с ней, а главное - сильно вредило ей самой, т. к. дурно влияло на ее характер и манеру себя держать и выставляло ее в невыгодном свете. Все это со временем сгладилось, но в молодые годы было очень остро.
По материнской линии - через бабушку Елизавету Григорьевну Карелину.
Елизавета Григорьевна Бекетова, урожденная Карелина (1834-1902) была переводчицей. Так что понятно, в кого пошли дочери.
Последние издания переводов Елизаветы Григорьевны:
Последние издания переводов Екатерины Андреевны Бекетовой:
Последние издания переводов Александры Андреевны Бекетовой:
Последние издания переводов Марии Андреевны Бекетовой:
А теперь собственно о Карелиных. Дементий Карелин был помощником управляющего заказником шталмейстера Нарышкины близ деревни Барвиха под Москвой. Позже заботам Карелина поручил свой лес Василий Владимирович Шереметев (1743-1806). В частности, Шереметев и Карелин, аристократ и крепостной, вместе выделывали из рогов животных музыкальные инструменты для роговой музыки. Как-то так получилось (странно))), что Сила Дементьевич Карелин стал музыкантом, капельмейстером роговой музыки, управлявший хором трубачей Вадковского, при Екатерине II и Павле I. Получил дворянство.
Григорий Силыч Карелин (1801-1872)
Родился в имении отца Озерки близ Санкт-Петербурга. В 1817 окончил кадетский корпус в Петербурге. Служил в Штабе военных поселений, где занимался топографическими съемками. В 1822 за эпиграмму на Аракчеева был выслан в Оренбург, где прослужил до конца своих дней.
Оказавшись в Оренбурге, Г. С. Карелин быстро приобщился к изучению природы степного края. Этому способствовало знакомство с Э. А. Эверсманном (их дети, кстати, потом поженятся - Надежда Карелина и Николай Эдуардович Эверсманн). Избыток свободного времени он использовал для занятий по естественной истории, много читал. Совершил множество путешествий по различным районам губернии. Собрал обширнейший материал по натуральной истории Оренбургского края, имевший не только познавательное, но и научное значение. Труды Г. С. Карелина получили высокую оценку Академии наук и сыграли выдающуюся роль в разработке даров природы в нашем крае.
В 1828 году Г. С. Карелин был принят в действительные члены Московского общества испытателей природы. Ему было поручено отыскание в Башкирии горного хрусталя, дымчатого топаза и яшмы для украшения Петербургских дворцов. Карелин обнаружил месторождения яшмы и других ископаемых и был командирован в степь для отыскания образцов. Он осмотрел берега Урала, верховья речек Алабуш и Ташлы.
В дальнейшем Г. С. Карелин много путешествовал по Каспию, по Алтайским и Саянским горам. В 1845 он завершил свои путешествия и поселился в Гурьеве. Обобщая труды современных ему исследователей, на основе собственных исследований составил первый своеобразный кадастр природных ресурсов, растений и животных Урало-Каспийского региона, опубликованный в виде критической работы под названием "Разбор статьи г. Рябинина "Естественные произведения земель Уральского казачьего войска" (1867–1868). В течение 20 лет он подготовил к печати 11 томов трудов по итогам своих путешествий. Но, к сожалению, возникший в 1872 году пожар уничтожил дом, в котором жил Карелин, в том числе и все его рукописи. Самого путешественника, больного, разбитого параличом, едва успели вынести. Карелин не перенес этого удара и умер.
Как-то на грустной ноте заканчивается пост... Не надо грустить. Всякое бывает. Надо идти дальше, чтобы не случилось.
Зразы картофельные: пошаговые рецепты румяных котлет или пирожков?
Овощное рагу из баклажанов, кабачков, перца, помидоров, моркови
Способ применения пектина
Рецепты простых салатов из моркови и сыра с чесноком
Церковный раскол (17 века)